Он родился в небольшой деревне с непроизносимым корнским названием, в четверти часа от берега моря и в двух с половиной сотнях миль от Лондона, в месте красивом, особенно осенью. Деревню окружали яблочные сады, и в сентябре, когда корзины с яблоками стояли перед каждым домом, все начинали печь корнуэльские пироги, это что-то вроде шарлотки, только лучше. В октябре, когда яблоки всем надоедали, местные кухарки переходили на пирожки с мясом и овощами. Здешняя осень пахла печёным тестом, корицей и прелой листвой.
На рождественскую неделю — а Джон родился 29 декабря — деревенские снова что-то пекли, запахи осени возвращались в Тайуордрет; всё лучшее было связано с этим временем года.
В детстве Джон неудачно упал, оставшись на всю жизнь хромым; травма сделала его непригодным к жизни фермера, и юноша пошёл в обучение к местному сапожнику. Кроме приобретённой вместе с травмой усидчивости у Джона обнаружился талант к башмачному делу, и лет через пять парень почувствовал, что готов на нечто большее, одним осенним днём, наполненным ароматами пирогов, решив отправиться в Лондон, на Сент-Джеймс, в логово модных обувщиков. 400 километров он прошёл пешком, в собственного производства ботинках, которые, как казалось Джону, должны послужить лучшей рекомендацией. Не послужили: из мастерской мистера Томаса, знаменитого в те времена лондонского обувщика, деревенского парня выставили на улицу. А на улице все говорили про Австралию, это было время золотой лихорадки. Наслушавшись рассказов о том, как счастливцы в один день составляли состояния, Джон купил на последние деньги билет на пароход и отбыл на другой край света. К тамошней осени как раз и поспел в Сидней, где, насмотревшись на старателей, оставляющих состояния в пабах и магазинах, он быстро смекнул, что в городе он заработает больше, чем на приисках, арендовал мастерскую и занялся тем, чем умел — пошивом обуви. Кроме таланта сапожника у Джона обнаружился ещё один — к маркетингу, поэтому на сиднейском рынке юный джентльмен продвинулся весьма быстро. Ботинки с тайниками (для золота!) в каблуках и прочие изобретения позволили Джону составить состояние, а состояние — возможность жениться; в возрасте двадцати восьми лет он сделал предложение Каролине-Виктории Ричардс, дочери начальника порта, заодно взяв в подмастерья новоявленного шурина, Фредерика.
В 1862 году Джон выставляет несколько пар обуви на Всемирной выставке в Лондоне, завоевывая — единственным из австралийцев — золотую медаль. На следующий год он (весьма нагло и самоуверенно) посылает пару сапог для верховой езды принцу Уэльскому, неожиданно получая от того (опять же осенью — 12 октября 1863 года) королевское разрешение на использование титула «поставщика». Всё идёт к тому, что надо возвращаться в Лондон, и Джон, продав сиднейское предприятие, отправляется вместе с Фредериком в метрополию. Жена и дети (которых к тому времени уже трое) присоединятся к нему лишь три года спустя, когда на Риджент-стрит в доме под номером 296 открывается магазин с именем Джона на вывеске — John Lobb. Жить владелец (а позже и его семья) станет прямо над мастерской.
Бизнес процветает, ещё один магазин — рядом с тем самым предприятием мистера Томаса, откуда Джон был выброшен на улицу в начале своего пути — открывается на Сент-Джеймс-стоит, 29.
Расширяющийся бизнес требует партнера и наследника, которым становится не старший сын Джон Лобб Джуниор (за позорную для тех времён женитьбу на артистке кордебалета он был изгнан из семьи), но младший Уильям Хантер Лобб. Именно Уильяму приходит в голову открыть магазин в Париже. Именем Уильяма, кстати, названы мои любимые туфли John Lobb — с пряжками, на толстой подошве, как раз такие, какие нужны для осени, времени года Джона Лобба. И моего тоже, кстати. Осеннее настроение — очень моё. Не из-за запаха пирогов, а из-за красок, особой прозрачности воздуха, из-за состояния природы. Ну и, конечно, оттого, что, наконец, можно носить пальто и ботинки на толстой подошве, а не эти все шорты и кеды.
