Приятельница моя, страстная путешественница, объездившая полмира, страдает «никотиновой» зависимостью. Как приземлится в каком-то аэропорту, доедет до города, бросит вещи в отеле, так и бежит в табачную лавку. При этом приятельница моя — условно назовём её Татьяной — не курит. Не нюхает табак. Не жует его. Табачные лавки нужны ей исключительно для того, чтобы покупать там марки — обычные почтовые марки, которые потом можно клеить на письма и открытки.
Почтовые карточки приятельница скупает везде в промышленных масштабах — в музейных магазинах, в сувенирных киосках, в антикварных; ни из одной гостиницы она не уезжает без открыток (которые там в забвении лежат в ящиках письменных столов). И каждое утро, за чаем, она все эти carte postale надписывает своим быстрым, легко узнаваемым, хоть и не столь легко читаемым, почерком.
Дальше — марки, поиск почты или уличного почтового ящика, покупка новых открыток, новой порции марок; и каждое утро ритуал повторяется вновь.
У Татьяны много корреспондентов, я — лишь один из них. Мы, адресаты, получаем эти весточки из поездок, походов (да! даже с пути Святого Якова моя приятельница умудряется рассылать письма!), круизов; она пишет всегда и отовсюду, без единого повода, вернее, повод всегда один — «помню, люблю, скучаю». Она не поздравляет с праздниками, потому что «праздник всегда с ней», она лишь делится с нами новыми местами, новыми впечатлениями, новыми адресами.
У меня самого, увы, терпения на корреспонденцию не хватает, да и навыки рукописания я безвозвратно утерял. Открытки для меня — всего лишь открытки, и в табачные лавки я хожу не за марками. Впрочем, получать открытки я люблю, кто ж не любит! И сам процесс меня завораживает. И каждый раз, когда в витрине магазина я вижу какую-нибудь прекрасную перьевую ручку, я мысленно заправляю эту ручку чернилами, открываю секретер, вытягиваю из стопки листок веленевой бумаги, заношу перо… и иду дальше, мимо витрины. Тем более, что ручки, оставшиеся от прежней, аналоговой жизни, есть, и даже чернила Montblanc не засохли в пузырьках, и новые точно не нужны; старые лежат без дела четверть века, для меня — это всё мимо, увы.
Вот отец мой — он любил отправлять письма и открытки, он был филателистом, и «ненужные» марки всегда имелись в достатке, равно как и «лишние» открытки и конверты. Своим идеальным почерком он надписывал их, клеил марки в правый верхний угол и опускал в синий почтовый ящик, висевший на углу Красной и Разина, на хлебном магазине.
Однажды, было это в начале нулевых, когда я обзавелся недвижимостью в черногорской деревне, он и туда решил послать мне открытку. Тут надо пояснить особенность черногорской почты: она в принципе ничего не доставляет, ты сам должен идти к ней на поклон и умолять проверить, не пришло ли чего. Вдобавок, в деревне нашей нет адресов. Зачем адреса там, где все друг друга знают, и где все равно ничего не доставляют, кроме счетов за воду и вывоз мусора. Но жировки разносят сотрудники водоканала и конторы по вывозу мусора, они и без адресов справляются, им деньги нужны, а тут — открытка, за которую кто-то где-то в России заплатил, наклеив марку «с Гагариным»!
Все свои сомнения я папе изложил, он их принял к сведению, а дальше — подписал открытку (буквально «на деревню Геннадию») и бросил её в ящик. И она — пришла! То есть, её принесли! То есть, на почте, куда открытка попала, нашелся живой почтальон, и он добрался до нашей деревни, узнал, в каком доме Геннадий живет и принёс папино отправление. И вот тогда я поверил в почту, в её великую силу и миссию!
Но сам открытки подписывать не стал, возможно, как-нибудь отправлю карточку дочери, будет же и у неё дом в каком-то странном месте, отличном от метавселенной. Впрочем, тогда почтовые отправления, наверное, совсем отомрут, превратятся в прах времен.
А ведь были ж времена! Люди писем писали на отдельные тома в собраниях сочинений (восемьсот писем Пушкина составляют девятнадцатый том его полного собрания сочинений, к примеру), на целые романы в письмах: у Шодерло де Лакло подзаголовок его «Опасных связей» — «Письма, собранные в одном частном кружке лиц и опубликованные в назидание некоторым другим». А что теперь? Что останется? Избранные имейлы? Тома комментариев в соцсетях? Расшифровки голосовых? Коллекции записанных кружочков? Где, на каких серверах хранятся все эти йотабайты эпистолярного хлама? Кому они нужны? Кто будет их, спустя полвека, перебирать и перечитывать?
Кстати, о папе, открытках и аналоговых временах. Когда я учился в аспирантуре МГУ, в общежитии на Шверника был у нас такой большой почтовый ящик с ячейками на каждую букву алфавита. Интернета тогда ещё не было, во всяком случае, мы о нём ничего не знали, корреспонденция была исключительно аналоговой, и каждый день надо было вручную перебирать стопку из ячейки с твоей буквой с целью найти что-то адресованное именно тебе — открытку, письмо, ещё лучше — извещение о денежном переводе.
Однажды в ячейку с буквой «И» случайно попала открытка из магазина «Электроника», направленная однокурснику с фамилией на букву «А». Однокурсник на «А», к тому времени сбежавший заграницу, приглашался в магазин для того, чтобы выкупить СВЧ-печь. Времена были такие, что электроволновок (как и всех прочих товаров и продуктов) на всех не хватало, надо было быть членом профсоюза, чтобы получить место в очереди, и открыткой тебя извещали, что очередь подошла, и что такого-то числа к сякому-то времени надо подъехать на улицу 60-летия Октября и выкупить чудо техники отечественного производства. Я знал, что папа о СВЧ мечтает (он был классным инженером и любил всякую технику), что никаких денег он не пожалеет, что приедет за печкой и заберёт её, и у меня немедленно созрел план по сознательному введению администрации «Электроники» в заблуждение. Выдать себя за однокурсника по фамилии на «А» я не мог, в магазине надо было предъявить паспорт, поэтому я от лица удравшего «А» написал доверенность: «Доверяю, мол, товарищу на «И» выкупить мою микроволновку, ибо нахожусь в командировке и сам явиться не могу. Дата, подпись, печать». А так как печать под рукой была только нижегородского киноклуба (его председатель по случайному совпадению гостил в нашем общежитии), то однокурсник на «А» по легенде отбыл в Нижний Новгород, в киноклуб, с длительным рабочим визитом. И что вы думаете? Всё сработало. СВЧ была приобретена, приехавший папа её забрал, все были довольны. Кроме, возможно, однокурсника на «А», но ему в его Греции (кажется, именно туда он сбежал) было не до отечественной микроволновки, у него там, как и положено в Греции, свои были. А вы говорите открытка!
Или вот, поехал я с коллегой в Швейцарию, в середине девяностых, по великим отелям. Я тогда издавал журнал «Матадор», и нас — меня и фотографа — позвали проехаться по маршруту Женева-Монтрё-Санкт-Мориц-Цюрих. И в Санкт-Морице, куда мы в вагоне «антикварного» поезда, пропахшего сигарами (тогда можно было курить) и духами, добрались из Монтрё, нас встретили на древнем Rolls Royce и поселили в Carlton. Где в первый же вечер в холле я увидел следующую картину: в углу, за письменным столом, подписывал стопку открыток сэр Джон Гилгуд. Вот просто сидел — и подписывал.
Carlton, тогда ещё не реконструированный, в том виде, в котором его построили к несостоявшемуся визиту Николая II, служил отличной декорацией для великого актера, всё — дубовые панели, огонь в камине, мягкий свет настольной лампы — идеально соответствовало. Сэр Джон брал открытку, перьевой ручкой писал адрес и несколько слов, затем принимался за следующую. И это был великий маленький спектакль, хоть Гилгуд и не играл, он просто занимался какой-то очень рутинной, очень привычной ему работой. В тот момент я, во-первых, понял, зачем в лобби старых гостиниц стоят письменные столы. Во-вторых, почему на ресепшн большинства гранд-отелей есть почтовые ящики. В-третьих, что привычка вести корреспонденцию, хоть и старомодна, но невероятно благородна. В-четвертых, я позавидовал голове девяностолетнего сэра, который все эти адреса выуживал из памяти. С другой стороны, он ведь и Шекспира по памяти на сцене произносил, а тут какой-то адрес, фью! Но и пример гениального старца меня не убедил, открытки я рассылать так и не научился, а теперь уж, наверное, поздно. Хотя пример моей приятельницы и убеждает в обратном.
.jpg)
